ЛИСИЧКА И ЗАЙЧИК
Стоял себе постаивал Казанский вокзал. Ну это только так говорит­ся стоял, а на самом-то деле он скорее лежал, чем стоял, или даже ва­лялся... Да, вот так: валялся подле железной дороги Казанский вокзал, а неподалеку, жил-был зайчик. Ну это только так говорится жил-был, а на самом-то деле быть-то он конечно был, но жил честно сказать весьма хреново. Но, кроме всего прочего, еще вот как говорится: не бывает так хреново, чтобы не стало и того хуже. Так оно и случилось.
Однажды утром встал зайчик со своей кровати. Но это только так говорится, что встал, на самом-то деле он скорее сполз, чем встал. Да-а-а, сполз, он это самое, и конечно сразу зарядку сделал, зарядил­ся,то есть. Хорошо зарядился, по-полной. Ну и конечно веселей ему, зайчику, стало. Устроился он на подоконничке, сигаретку покуривает, да пивко потягивает. Глядь под окнами лисичка бездомная вертится. Справ­ная такая лисичка, фигуристая. Увидела она уже порядком косого зайчика и говорит:
- Зайчик, зайчик давай вместе жить, у меня вон и пива авоська есть, да и на портвеишко найдется мелочишка!
Зайчик, конечно, не долго думая, и согласился. Ну и, как это обычно бывает: туда-сюда, выпил стакашку, подписал бумажку, глядь его уж и за дверь выставили.
Стоит зайчик в пивной сопли в кружку пускает. Подходят к нему волки в серых шинелях:
- Ты чего, мол, зайчик нюни распустил?
- Дык, обидно же, елы-метелы, я к ней со всей душой, а она, выг­нала, блин, и даж на чекушку не дала.
- Ну, мол, не грусти, мы ее мигом вразумим - ставь фуфырь, и дело в шляпе.
Пришли они, конечно, к лисичке. Смотрят - справная такая лисичка, фигуристая.
- Ты,- говорят,- зайчик за дверью постои, мы тут с глазу на глаз побеседуем. Но это только так говорится - побеседуем. На самом-то деле не по­нятно, о чем это они там двое суток беседовали? Только ушли довольные, а зайчик так и остался и без квартирки и без фуфыря.
Сидит зайчик в рюмочной: горькую водку горькой слезой запива­ет. Подходит к нему бык-бугай люберецкий:
- Что за дела? Кто зайчика забидел? Кому пасть порвать? Ты зай­чик, только скажи, мы это в момент справим.
- Да вот, из своей же хаты, ек-мотылек. Волки, мол: МЫ, а ей хоть бы хны! Взялся бугай, за ящик Жигулевского подсобить. Да только лисичка видать, ему кой чего повкуснее предложила. А у зайчика опять ни житья, ни питья. Делать нечего, пошел зайчик, с горя, в Донские бани, авось, дума­ет, тоска вместе с потом уйдет. И встретил он там одного петуха. Пон­равился петуху зайчик:
- Не грусти,- говорит,- найдем мы и на лису управу.
Пришел он к лисичке. Та конечно, давай перед ним, по своему обык­новению хвостом вертеть. Да не таковского напала, петя он и сам на та­кие штучки горазд. Короче, выгнал петушок лисичку, и стали они вдвоем с зайчиком жить душа, как говорится, в душу.

ВАГОНОК
Ехал паровоз - вагоны вез. Машинист напился - один вагон свалил­ся. Лежит себе, валяется - тут и сказка начинается.

Ползет муха-выпивуха. Смотрит хибарка валяется, и вроде как бес­хозная. Дай думает денек-другой перекантуюсь. Благо и бухалово есть. Зашла, конечно, бухнула, да в уголочке и отрубилась.
Шкандыбает по дороге мошка-наркошка. Вот думает: «Чи глюк, чи и впрямь хаза? Ладно зайдем, разберемси.»
- Что,- говорит,- за хаза такая? Кто в ней живет и бухает?
А муха-выпивуха ничего не сказала лишь промычала о чем-то не складно. Стало их двое: муха бухает, мошка ширяет, живут и горя не знают. Идет-бредет мышка-забулдыжка. Видит флэт. Приличный, вполне, с окошками:
- Можно ли,- спрашивает,- задницу прислонить?
Мухе с мошкой, такие вопросы, знамо дело до фене, живи, блин, веселее будет. Стало их трое: муха с мышкой бухают, мошка ширяет, поди им плохо? Шлендает по дорожке лягушка-потаскушка. Видит хата. И люди там, ничего, не буйные.
- Мне бы, - говорит,- у вас бы отдохнуть зачуток?
А им то что: хоть у них, хоть под них, это завсегда с нашим удо­вольствием. Стало их четверо: набухаются, наширяются и вповалку валяются. Тащится откуда-то зайчик-за-галстук-вливайчик. Глядит домушка. А в ней - ну просто полный оттяг.
- Нельзя ли и мне оттянуться?
- Валяй, ежели со своим бухлом, пришел. Стало их пятеро: сидят - кайфуют, по полной. Ковыляет к ним на четырех мослах лисичка-алкоголичка. Видать уж слух о вагончике-притончике по всей округе пошел.
- Ребята,- грит,- налейте и мне, а то окочурюсь?
Ну как тут прогнать? Со всеми бывает. Стало их шестеро: в тесноте, как говорится, зато бухие.
Идет кабан-токсикоман с мешком дихлофоса:
- Пустите,- мол,- я вам не помешаю.
- Да хоть всю жизнь живи, если хороший человек.
Стало их семеро: в вагончике вонь, грязь, зато на душе светло и радостно.
Тут скатился из туманного сознания еж-с-иглой-не-разольешь. Он и спрашивать ни о чем не стал: сел в уголку - кайф ловит. Стало их восемь: шум, гам, тара-ра-рам, изрядно получается.
Шагает волчок-забью-косячок, мыслете выписывает.
- Здеся, что ли, хорошо-то?
- Всяко,- отвечают,- сам прикидывай. Стало их девять: абзац, как говорится, да и только.
Но тут откуда ни возьмись появился мусор-медведь. Всех повязал. Вагончик опечатал. Так вот лофа и кончилась.

ВОЛК И СЕМЕРО КОЗЛОВ
Жила-была одна коза. И было у нее семеро козлов. Каждый день ухо­дила коза на травке посидеть. Возвращается, обычно, добрая, такая: бухла принесет, а иногда даже и дурью побалует. Прознал про такие дела один волк. Пришел он к козлам:
- Открывай, козлы, а то хуже будет?
- А как, спрашивают козлы,- у тебя насчет ордера?
Понял волк - еще те ребята. Ладно, пошел куда надо, справил все, как положено, и на следующий день повязал козлов. Правда не всех, один-то в полном отрубе был, дык его под кроватью-то и не приметили. Возвратилась коза. Подкроватный и рассказал ей: что тут и как. Сидит коза плачет, даже дурь ее бедолагу не берет. Приходит тот самый волк и говорит:
- Полно тебе коза плакать, пойдем лучше погуляем.
А она в ответ:
- Пойду, если ты со мной дозу примешь.
Волк-то с дуру и согласился. А на утро у него, вестимо - ломка. По полу катается - дозу на поправку канючит.
- Погоди, волчара, если сбавишь срок - будет тебе доза, будет ко­сячок.
Куда ж ему, серому, деваться-то? Так и отпустил он козлов.

КУРВЕЦ РЯБОВ
Жили-были-служили дед и батальон зеленой молодежи. И была у деда забава. Любил тот дед яйца бить. Встанет, бывалочи, с утреца, расколо­тит, как водится, два яйца и сидит пахитоску покуривает.
Но вот однажды появился в батальоне курсант Рябов, по кличке стальные яйца. И откуда он только взялся такой? То ли с неба свалился, то ли из самой Японии прилетел.
Наступило, стало быть, очередное утро, и вызвал дед курсанта Ря­бова на досмотр. Вызвал и, знамо дело, спервоначалу по яйцам ему. Но не на таковского, как говорится, напал. Подвела деда боевая нога и от его богатырского удара взяла, да сломалась. Упал дед на зелену траву, как подкошенный, упал и завыл белым коршуном. Лежит, вопит, всему ба­тальону приказывает. А прогнать курсанта Рябова через строй и лупить ему в яйца изо всех силов. Закручинились добры молодцы, закручинились злой кручиною. И не жаль им курсанта Рябова, и не жаль им да казенных сапог, а вот жаль им свои резвы ноженьки. Только видно уж делать нече­го. Встали в строй и давай лупить по стальным по яйцам чем попадя. Би­ли-били все ноги сгубили и отправились в лазарет на поправочку.
А курсант-диверсант из Японии лишь прищурился пуще прежнего. А еше, говорят, наградили его новым орденом Золотого яйца.

РЕПКА
Поставил дед брагу на репе. Настоялась репка крепкая-прекрепкая. Стал дед репку тянуть. Тянет-потянет в свое, как говорится, удовольст­вие. Пронюхала про это бабка и набивается к старику в помошницы. Деду, что, он добрый, угостил свою ненаглядную. Вот тянут репку вдвоем. Тя­нут и жизни радуются. Прознала об этом внучка, да и в гости с друзьями с Муркой, да Жоркой нагрянула. Тянут репку все вместе, за здоровье за дедкино чокаются. Деда от трудов этих праведных даже стошнило немнож­ко, да и бабку от усердия вырвало, а внучка, та вообще всю комнату заблевала и друзья ее, как говорится, в Ригу уехали. Тут как раз и пришел ихний сосед алкоголик Мишка. Он-то, подлец, тут же всю репку и вытянул, хлебной корочкой занюхал, икнул, да и был таков.