Эвелина Шац
Evelina Schatz
1 2 3 4 5 6 7 8

Гуманитарный портал ''Артбург''



Эвелина Шац

 

НА СЦЕНЕ -  КНИГА

Между языком и объектом

 

Произведение как утопия

 

Так как же проявился раскол в XVI веке между человеческим восприятием и миром визуальным? Антинатуралистические предпосылки, новая, почти современная поэтика, идеология художественной независимости, всё это привело к эпистомологической революции, из которой родится сегодняшняя культура. Лингвистический код превращается в приключение эксперимента интердисциплины, нацеленное на поиск новой системы выражения. Художник – язык – реальность. Хроника цивилизации вещей аннотируется художником, который нас постоянно зовёт на войну . Осип Мандельштам говорил: «В поэзии всегда война».

 

И только в эпохи социального идиотизма наступает мир или перемирие. Это уже не война в поэзии, а просто Война. Тогда Бернар Обертен[1] сжигает книги, Эмилио Изгро[2] их вымарывает, зачеркивает Энциклопедию Трекани.

 

Враг и союзник искусства – технологическое изображение –  пожирает свой энергетический резерв. «Ceci nest pas une pipe (Это не трубка)», - пишет Рене Магритт под нарисованной трубкой. Нонсенс, игра абсурда концентрирует вдвойне силу визуального представления, исторический нонконформизм и стремление к tabula rasa. Отсюда зачатки трансгрессии/апокатастаса, которые приводят нас к книге-объекту, книге-творению, квази-книге или почти-книге, а то и просто к  уже-не-книге.

 

Просто редкие книги, особые каталоги, multipli, книги-предметы искусства, все они  являются результатом металингвистических исследований, где письменность и художество расследуют свой собственный статус существования. Редкие книги или книги в единственном экземпляре рассчитаны на  частный музей или коллекцию или же выступают в качестве книги-представления, что и есть по-видимому уже-не-книга.

 

А вечно живой старый романтизм коллекционирования вносит свой вклад в эту эксцентричную систему распространения произведений искусства.

 

Произведение как утопия.

 

Случается в «Дербилиусе»

 

Существовала в Милане, в самом центре, в замечательные шестидесятые, авангард-галерея. Место и вправду  привилегированное. Да что говорить, неизбалованной советской девушке, единственным богатством которой были книги, здесь у Шварца, было как в космической лавке. Там были книги футуристов, дадаистов, nathinghist’ов, зауми, абсурдистов и сюрреалистов. Помню, только приехала в Италию из России и не знала как перевести на русский «nathinghist», для одного издания. Потом сообразила: «ничевоки». Шварц был удовлетворен. Казалось, что этот галерист-издатель-писатель-поэт-искусствовед-коллекционер знал все языки мира. Что ему принадлежат все книги мира. Может быть так и было. Сегодня Артуро Шварц (Александрия Египетская, 1924) живет в доме-музее в Милане, будто доме-библиотеке Александрии: 60 тысяч томов.

 

1961 год. Играет в шахматы с Дюшаном. 2004 год. Играет в шахматы в «Дербилиусе». Место особливое, если не исключительное. «Дербилиус» – галерея уникальных авторских книг в Милане. Сегодня выставляются книги Артуро Шварца.

 

Здесь сохраняют традиции книги как средоточия разных искусств. Книга в авторском исполнении, уникальная и индивидуальная, продолжает оставаться составной частью культурной жизни. Подобная книга, может быть, больше чем прежде, требует не только таланта и вкуса, но и самоотверженности, готовности быть не такими, как другие, в жестком современном мире.

 

Здесь сегодня открывается театр из 100 томов. В гостях Артуро Шварц.  Невероятный инвентарь раритетов, иллюстрированных Марселем Дюшаном и Ман Рэем, Сезаром и Тадини, Палладино и Киа, Пармиджани и Мариной Абрамович, Бретоном и... Троцким. Каббала и алхимия, искусство любви и женщина в искусстве – целый лес книг человека, для человека. Для людей, которых этот лес спасет. Да-да! Случается в «Дербилиусе»

 

Нарушить ритуал

 

Намерение поэта-художника перевернуть установленный ритуал Священного двадцатого столетия прочитывалось уже в далекой истории рукописных книг во времена первопечатания в Китае (династия Танг).

 

Развитие прагматичного отношения к книге приводит к безмерному росту тиражей и, следовательно, к контролю идеологическому и экономическому. К этому добавляется давление типографской индустрии. И именно в подобной пром-географии выживает рукописная и рукотворная или рукопечатная книга.

Иметь в собственной библиотеке тысячу томов Виргилия, отлично переплетенных..

Можно ли это считать разумным?, –  спрашивал Лейбниц. Но сакральная идея тонет в экономике производства. Победа новой книги иллюзорна настолько, насколько иллюзорен её контекст, несмотря на все просветительские гютембергские амбиции.

 

Таким образом рождается сопротивление рукописной и рукотворной книги. Тому яркое подтверждение Самиздат в Советской России, распространявший машинописные тексты, от Пруста до Пастернака.

 

Идеографическое (морфемографическое) письмо доколумбовой Америки существует и по сей час. Не остаются равнодушными настоящие ценители рукописных книг к пиктограммам эскимосов Аляски. Их неофонетические рисунки на дверях работают как телематическая канцелярия. А кого не удовлетворяют тотемные символы могут утешиться звуковым ребусом ацтеков. Нарушая издательские ритуалы.

 

Вперёд к апокатастасу

 

Прогнозирующие исследования говорят нам о том, что с развитием информативных и высоких технологий книга будет заменена техно-объектами, удобными для пользования, более экономными, а главное  более объёмными.

В свою очередь виртуализация информатики позволяет считать рукопись последним звеном связывающим нас с реальностью. И скоро, надеемся, нас ждёт апокатастас рукописной книги.

 

Очевидно невозможно написать историю искусства ХХ века по следам иллюстрированных или авторских книг, но также очевидно, что без них невозможна история художника нашего времени.

 

Книга художника фундаментальный опыт современности.

 

 

Книга идёт на войну

 

В только что ушедшем двадцатом веке  коллекционеров, но и Абсурда, Поэт-и-Художник пытается противопоставить хрупким и изнуренным словам поэзии или же резким и грубо-навязчивым   рекламных текстов, текст-изображение иной формы, в единственном экземпляре или в нескольких..

За годы создания  подобных книг-скульптур, книг-театров, объектов-представлений рождается  подлинная летопись нашего общества: его обычаи и  возврат к прошлому, против которых эта книга-аутсайдер ведёт войну.

 

Процесс агрессивного,  но в то же время полного иронии отношения к языку, ставит эти мини-творения (не путать с минималистскими) в первые ряды авангарда, по традиции наступающего на тот язык, посредством которого выражается .

«Свет, ну где же свет?», - вот в чём вопрос (эту фразу Тагора использовал в своей инсталляции итальянский визуальный поэт Эмилио Изгро).

 

Осознание некоторых аспектов нашей повседневной жизни, которая всё больше нас порабощает, даёт в руки поэта-художника необходимый инструмент для создания объекта – поэмы-личной, которая благодаря именно нонсенсу становится

поэмой-общественной.

 

Поэт – язык – реальность.  

 

С итальянского              



[1] Bernard Aubertin (Fontenay-aux- Roses, 1934), художник, один из основателей группы Zero (Dusseldorf,1958)

[2] Emilio Isgro' (Barcellona Pozzo di Gotto (Сицилия) 1937, визуальный поэт, художник, писатель, живёт в Милане с    1956



   
 
      На ''Яндекс'' Яндекс цитирования Рейтинг@Mail.ru Каталог "ПИНГВИН" - чуткий и душевный каталог!

© М. Погарский, 2003© "Северная звезда", 2003    © "CONTROL+A", 2003Programed by Foreman Electronics, 2003

.