Дедушка Яшка был написан мной, во время путешествия из Крыма в Турцию через Чёрное море. Я плыл на небольшом полугрузовом параходике в случайно доставшейся отдельной каюте. Уединенье, море за бортом.., всё это естественно располагало… И тут мне вспомнились почему-то старые охотничьи байки известного на всю нашу округу брехуна дедушки Яшки. Я записал их, пытаясь сохранить все оригинальные речевые обороты старого балагура.

СКАШКИ ОТ ДЕДУШКИ ЯШКИ

Медвежья

Отправились мы, значица, на медведя охотиться. Оно дело-то как получилось. С городу к Пахомычу сыновья понаехали. Пива конечно при­везли. Два ящика. Водовки конечно ящик. Ну выпили маненько. Туда-сюда. Айда на медведя! Пахомыч их отговаривать. "Какой там медведь? Да у ме­ня и пулей жаканов-то две штуки осталося! Да и ружьецо-то старое. Че­рез два на третий стреляет." Да то, да сё. Только ни в какую. Ну де­лать нечего пошли. Сели на старую пахомычеву телегу. Пиво конечно заг­рузили. Водку, конечно, тоже. Ну ружьецо на всякий случай взяли. И две пули-жакан Пахомыч в карман положил.

По дороге пива-то у нас поубавилось, да и водка надо сказать поу­меньшилась на маненько. А вскорости и телега с Пахомычем задевалась кудын-то. И сыновья его кудын-то запропастились. А сам-то я на полянке лесной оказалси. Смотрю ящик пива под головой притулился и в руках ещё сполбутылки имеетси.

Вдруг! Батюшки-светы! Медведь. А пули-то жакан у Пахомыча в кар­мане лежат. Да и на что они пули без ружжа-то?! Без ружжа пулей медве­дя ну никак не убить.

Ладно думаю, где наша не пропадала! На пиво споймаем. А надо вам сказать медведи до пива сильно охочие. Я так соображаю, на пивной-то запах он и притащилси ко мне на полянку-то. Ну наливаю ему полную шап­ку пива. Стало быть, аккурат туда пять бутылочек и разместилося. Шапка у меня кожана, пиво хорошо держит, не протекат. "Нате,- говорю,- ба­тюшка Михайла, откушайте за моё здоровье". Смотрю не отказываца. Ну и я мал-мала осмелел, свою то исть бутылочку допиваю поманеньку. А миш­ка-то быстро управилси. Чувствую ему уже и вторая шапка потребная. На­ливаю ещё. Отчего ж не налить. А где втора, там и третья. А где третья. там и четвёрта. Так всё пиво и уговорил, чёрт косолапый. Я се­бе только-навсего одну бутылочку и подприпрятал. Ну туды-сюды - захме­лел алкаш клешеногий. Бухнулся на травку лапками сучит. Улыбаетси во всю свою пасть желтозубую. И заснул тудым его рассюдым! Коли хошь вяжи его пока тёпленький и в зоопаркию продавай. Да токмо чтой-то жалко мне стало этого бедолагу мохнатого. Однакоси, проучить его думаю маненько - не повредит. Достал я ножницы овечьи из грудного кармана, а я, надо сказать, завсегда с собой ножницы на охоту беру, мало ли что может случиться, как же без ножниц-то? Так вот, достал я ножницы и ногти ему подстриг маненько. Не все, конечно, а только два. Без всех-то он, думаю, пропадёт в лесу. Без ногтей его кажный заяц бояца прекратит. Куды ему думаю безо всех ногтей-то.

А ещё, вот ведь напасть! Толи пиво в голове моей втупору взыгра­ло, толи кака друга вожжа под хвост подпала. Только выстриг я ему на спине глупу надпись: "Здесь был Яша!". А уж апосля того и до дому отп­равилси. А дома-то переполох поднялси в полну силу. Пахомыч-то с сы­новьями вернулси без ружжа, без водки, пулей-жакан и тех нетути.

"Дядя Яша, да где? Да что? Да как?"

А я им ногти медвежачьи показыву, да шерсти клок. А остальное, говорю, там на опушке оставил. Не на себе же тащить. А они-то о медве­дях оказывается и думать забыли. "Пиво-то, пиво-то есть ли?" - спраши­вут. "Пива,- говорю,- нетути, но у старухи моей имеется полная бочка настоящей ячменной браги." "Ладно,- говорят,- поедемте в город, может быть там хучь какое-то пиво осталося?"

А я не поехал, я домой пошёл. Поохотилси, думаю, надо и честь знать, завтра как-никак праздник. Можно сказать самое что ни на есть 1-е мая.

Ну туда-сюда - вечереет. И токмо я это стал подзадрёмывать пома­неньку, слышу как-будто стучица кто. Выглянул в окошко. Батюшки светы! Медведь! Ну, думаю, вот так история! Это ему не иначе как зайцы про меня настучали. Обиделси, думаю, старик за глупу надпись. Может ить в сердцах и дом-хибарку мою раскатать.

Эх, думаю, бомба два раза в одно место не падат, зато кружка хучь сто раз в одну голтку зальётси.

Выкатил я Потапычу на двор бочку браги.  Крепко мы тогда вместе с ним подружились.  Так и остался у меня навсегдать. Завместо собаки ле­том дом сторожит. А зимой всё как-то спит больше.

Заячья

Приезжал тут до меня племянничек с городу. И рассказывал как за границею зайцев ловлют. Он про энто в одной умной книжке прочитал у самого что ни на есть Кнута Хамсуна. А ловлют-то они хитро. Берут, стало быть, щепоть табаку да зеркальце маненько. Насыплють они энтого табаку на камень. Зайчишка, конечно, прибежит поглядеть - чегой-то там такое мелкое понасыплено.  Сунет он свой бестолковый нос в табак да  и расчихаетси непременно.  Расчихаетси,  стукнется головою о камени,  да тут же и окочурица. Только сразу брать его не моги, а спервоналу подставь-ка  ему под нос зеркальце.  Ежели не запреет,  стало быть,  готов

зайчишка. Забирай, как говорица, с хвостом и потрохами. А ежели запре­ет зеркальце-то, то обожди маненько, пока он, как говорица, концы не отдаст. Вотщем хитро, очень хитро придумано.

Ну племянничек-то, что до меня приезжамши, рассказал, взбаламутил старика да и был таков. А мне-то думка в голову об тойной охоте запала.

И вот выбрал я денёк, чтобы значит без дождичка, да и отправилси.

Ну прихожу, тудым-сюдым. Табачку на каменю поднасыпал и притаил­си. Глядь, зайчишка откуда-нивозьмись выбралси. И, конечно же, сразу к моему каменю бежит. Залезает он в мой табачок аж по самые уши и ну чи­хать, и ну фыркать, и ну головою вертеть. Токмо о каменю почемуй-то не стукаца. Видать и он мал-мала соображат. Почихал, почихал, дурилка ко­соглазая, да и ходу. Ну, думаю, сорвалася охота. Ан нет! Глянул на по­лянку. Ёлкины дети!  Бегут родимые, и все как один до моего каменю то­роплються. Ну  сто не сто а штук шесть-то верных поднабежало.  И давай каменю со всех сторон нюхать,  и ну чихать, и ну головами вертеть. Ай, думаю, что за диво тако?  Неужли понравилось? Подошёл к каменю, на ко­лени, значица, встал, понюхал. Да к-э-э-эк чихну...

Крепко головою о каменюку ударилси. Вот таку-ую шишаку набил.

Лосиная-страусиная

Время, конечно, движется. Тудым-сюдым, опять племянничек до меня приехал. Африканскую горилку привёз. Говорит из настоящих кактусов приготовлена. Выпили, конечно, маненько. Та-ак, дрянцовая довольно го­рилка, но дело не в этом. Про африканску охоту племянник рассказывал. Вот они, стало быть, что такое, кактусиные дети, удумали. Они там вот как птицу-страус собирать наловчилися. Броют они, значица, голову нап­рочь и поливают её самым что ни на есть наилучшим клеем, апосля того закапываюца в песок ажно по шейку. Птица-страус идёт себе средь пусты­ни, видит что-то круглое на песочке валяетси, ай, думает, не моё ли энто яйцо? Токма она присядет на него, аки глупа курица, как тут же клей-то и сработат. Африканец вылезает, конечно, из песочку-то и до дому. Так и идёт с птицей-страусом на голове.

Ну племянничку-то что, водки кактусячей попил, про глупу афри­канску охоту рассказал и уехал. А я от энтого дурного рассказу весь свой душевный покой растерял. Хотя после истории с зайцами я племянничку-то не больно верю. И тем более никакие страусы у нас отродясь ни

водились.

Решил я спервоначалу энтот способ на курях проверить. Выстругал с пенопласту яйцо, сдобрил его хорошенько сосновой смолою, верёвочку привязал, да и к Пахомычу в огород закинул, потому как своих курей у меня как-то так не имеетси. Сам за плётнём притаилси. Верёвку на руку намотал. Жду, стало быть, когды клюнеть. Ну тенёчек, тудым-сюдым - разморило меня. И токмо я это задремал, понимаешь ли, а оно кэ-эк за­дёргатьси. Я, конечно, тащить. Упираетси стерва. Орёт, понимаешь ли, благим матом. Оказывается это Пахомычева жена клюнула. Она, дура сле­пая, подумала, что это всамделишное яйцо-то. Ну и попалась, естествен­но.

С ней-то я, конечно, и разговаривать-то не стал. Нечто бабе объ­яснишь тако тонкое дело? А Пахомычу-то, конечно, рассказал что, да как. Пахомыч мужик рассудительный, он сразу смекнул - дело верное. Токмо как его спользовать в наших условиях, вот это не больно понятно. Думали мы с ним думали. И вот что порешили. Пахомыч-то у нас и так весь из себя лысый-прелысый и бриться ему для охоты вовсе даже и не требуца. Закопали мы Пахомыча в опавшие листья, а на голову соли посы­пали и сосновой смолой облили. Вот, думаем, придёт лось на полянку, почнёт соль-то лизать, да языком-то и пристанеть. А в энто время я из кустов выскочу и, конечно же, горло ему перережу. Пахомыч-то, естест­венно, отнекивался спервоначалу. Но с другой-то стороны, отчего ж не рискнуть, если ты всё равно как вроде бы и лысый уже?

В общем так оно всё и получилось. Лось конечно пришёл. Да только не лось, а лосиха, да и не одна, а с лосёнком. И вот энтот-то губошлёп к Пахомычевой лысине и прилепился. Прилепилси, орёт благим матом. А я что, рыжий что ли на лосиху-то со старым ножиком идти? Был бы хотя бы новый ножик-то. Тогда бы да. А так, куды тут? Ну а Пахомыч-то видать тоже не выдержал. Рванулся старый дурак и дёру. Полбашки у лосёнка в зубах потерял, нафиг! Кровища-то так прямо и хлестала на землю.

Здорово тогда на меня Пахомыч забиделси. А я причём? Нешто я знал, что лосиха вместе с лосёнком притащица? Да и ножик-то у меня старый был. Другое дело, если бы новый был. Тогда бы да.

Волчья

Приезжал тут вдругорядь энтот баламут-племянник с городу.  Спирту привозил питьевогу. Ничего не могу сказать, вполне уважительный спирт, крепко в голову забирает, но дело-то не в этом. Когда энту спирту дое­ли, он мне вот что про чукчей порассказал. Как стало быть, чукчи мед­ведя заваливают. Белого, конечно. У них тама токмо белые медведя и во­дятся. Ага. Ну вот, берут, значица, чукчи и для начала кита споймают. Как уж они кита ловлют, про то племянник не ведает, но дело-то не в этом. У китов энтих оказывается ус, ну точно пружина стальна. Вот. И он (чукча) энтот ус сокрутит, в тюлений жир закатает, да и на стужу выставит. Жир тотчас смёрзнется и ус китовий не пущает развернуть­ся-то. Тогды чукча энтот шарик медведю-то и скормит. А в животе-то у медведя, конечно. В животе-то у него тёпло. Жир-то и растает, а тут ус кэ-эк распрямитси и усё медведю-то и запротыкнёт. Медведь тудым-сюдым, покрутица маненько, да и сдохнет.

К племяннику у меня, конечно, доверье-то не то что бывалоча. Он, конечно, человек городской, кажное утро газеты читает и всё такое про­чее, токмо через него уже и я и Пахомыч пострадали изрядно. Однако на сей раз чувствую дело верное.

Пахомычу-то я, конечно, ничего не сказал. Он и апосля той-то охо­ты никак оклематься не может.

А сам-то я вот что удумал. Жиру-то у меня тюленьего нетути и уса китовьего тоже поблизости не наблюдается, а тем более какой от них прок если не зима сейчас, а наоборот полная осень и теплынь градусов на пятнадцать тянет, никак не меньше. А взял я завместо китового уса самую настоящую стальную пружину, завязал её верёвкой бумажною, чтобы она размокла когды потребуца, и запаковал всё энто оружие в шмоток по­росячьего сала. Ну и, естественно, на волчью тропу уложил. Сам непода­лёку, под ёлочкой притаился. Поджидаю, стало быть.

Ну откуда ж мне было знать, что к Пахомычу сыновья-то понаехали!? Понаехали, значица, и тут же подавай им охоту. Баламуты, понимаешь ли! Нет бы спервоначалу посидеть, в баньку сходить, ещё там тудым-сюдым. Нет, понимаешь ли, на охоту. Да с энтими самыми, понимаешь ли, с соба­ками. Ага. С гончими. Ну, конечно, собака моё сало-то и унюхала. И кэ-эк на него набросится дура, понимаешь ли, бестолковая. Я ей кричу: "Не трожь,-мол,- дура!.." Куды там. Треснуло ей, конечно, пружиной-то. По зубам. Не дошло зачуток до желудку-то. Ага. Ну зубы, разумеетца, выбило. Все. Напрочь.

С тех она уже сало-то никогда не ела. И мясо говорят не ест. Опа­сается. Молоко пьёт. А молоко-то, конечно. Молоко вполне можно и без зубов пить.

Пахомычев сынок-то ругался спервоначалу. А потом перестал. В го­род уехал. Говорят к зубному ветеринару ходил. Токмо, думаю, зря он это. Пружина у меня сильная была. Какой тут ветеринар, нафиг.

Лосиная-хвостиная.

А тут Пахомыч, меня подкузьмил. Должно быть отомстить решился. То ли за голову ему было малёк забидно, то ли за собаку сыновью? Не знаю. Ага.

- Знаешь как,- говорит,- в старые добрые времена лосёв-то ловили?

- Ну и как же ить,- говорю,- их ловили?

- А так. Насыплють ему на хвост соли, да и вся недолга.

- Ну про соли на хвост я конечно слышал, токмо,- говорю,- сказки всё это. С какой это стати он от соли на хвосту помре?

- А с такой. Лось энту соль почуствоват. Захочет полизать. Потя­нется к хвосту-то, а хвост от него. Он и закружится за хвостом точно глупой котёнок. Так и буде кружица, пока не рухне. Тут-то его и бери голыми ручками.

- А что же ты, дорогой мой Пахомыч, энтим способом лосей-то не промышляешь?- спрашиваю.

- А я, - говорит, - после тойного случая с лосёнком их, - гово­рит, - почему-то сильно пужаюсь.

Конечно, веры у меня до Пахомыча, никогда особой-то и не было, однако, смотрю вроде как верный способ-то! Но на всякой случай решил спервоначала на нашей бурёнке испробовать. Насыпал ей соли на хвост - ноль, как говорица, внимания. Токмо в глаза мои глядит с удивлением. А Пахомыч говорит: "Вестимо, нечто корова соль есть будет? Ты ей,- говорит, - травы на хвост привяжи."

Ну привязал я ей пучок наисвежайшего клеверу. Бурёнка и тут ника­кого интересу к своему хвосту не проявлят, токмо чегой-то задними но­гами стала взбрыкивать поманеньку.

А Пахомыч говорит: "Знамо дело, чо ей энтот клевер на хвосту же­вать, когда его под ногами навалом. А потом, корова, - говорит,- су­щество бестолковое. Корова,- говорит,- лосю не чета."

Ладно думаю, чем чёрт не шутит. В крайнем случае, соли-то не больно жалко.

Выбрали мы с Пахомычем лося пожирнее.  Подкрался я к нему сзади и токмо было собралси соль-то ему на хвост посыпать.  Кэ-эк он меня лягнёть. И главное сразу двумя копытами,  гад такой. Четыре ребра поломал - зверюга. А Пахомыч говорит, что я промедлил. Надо,- говорит,- было быстренько насыпать, да отбежать.

Вот сам и сыпь в другой раз если умный такой, а меня на энту охо­ту больше и пряником  печатным не заманишь.